Неточные совпадения
Когда Вронский смотрел
на часы на балконе Карениных, он был так растревожен и занят своими мыслями, что видел
стрелки на циферблате, но не мог понять, который
час.
(Лезет
на стул, передвигает
стрелку,
часы бьют и играют.)
Его очень заинтересовали откровенно злые взгляды Дронова, направленные
на учителя. Дронов тоже изменился, как-то вдруг. Несмотря
на свое уменье следить за людями, Климу всегда казалось, что люди изменяются внезапно, прыжками, как минутная
стрелка затейливых
часов, которые недавно купил Варавка: постепенности в движении их минутной
стрелки не было, она перепрыгивала с черты
на черту. Так же и человек: еще вчера он был таким же, как полгода тому назад, но сегодня вдруг в нем являлась некая новая черта.
Чувствуя, что уже не уснет, нащупал спички
на столе, зажег свечу, взглянул
на свои
часы, но они остановились, а
стрелки показывали десять, тридцать две минуты.
На разорванной цепочке оказался медный, с финифтью, образок богоматери.
Он не брился, не одевался, лениво перелистывал французские газеты, взятые
на той неделе у Ильинских, не смотрел беспрестанно
на часы и не хмурился, что
стрелка долго не подвигается вперед.
Он стоял, оглядываясь во все стороны, и с беспокойством смотрел
на часы.
Стрелка подвигалась к пяти
часам, а он не видал ни беседки, ни Марка.
Ночью было холодно.
Стрелки часто вставали и грелись у огня.
На рассвете термометр показывал +7°С. Когда солнышко пригрело землю, все снова уснули и проспали до 9
часов утра.
В 4
часа дня пошел дождь. Мы спустились с хребта и, как только нашли в ручье воду, тотчас стали биваком.
Стрелки принялись развьючивать мулов, а мы с Дерсу по обыкновению отправились
на разведку. Я пошел вверх, а он вниз по ключу.
В лесу мы не страдали от ветра, но каждый раз, как только выходили
на реку, начинали зябнуть. В 5
часов пополудни мы дошли до четвертой зверовой фанзы. Она была построена
на берегу небольшой протоки с левой стороны реки. Перейдя реку вброд, мы стали устраиваться
на ночь. Развьючив мулов,
стрелки принялись таскать дрова и приводить фанзу в жилой вид.
Я взглянул
на часы: обе
стрелки показывали полдень. Значит, за три с половиной
часа мы успели «взять» только три вершины, а главный хребет был еще впереди.
По моим расчетам, у нас должно было хватить продовольствия
на две трети пути. Поэтому я условился с А. И. Мерзляковым, что он командирует удэгейца Сале с двумя
стрелками к скале Ван-Син-лаза, где они должны будут положить продовольствие
на видном месте.
На следующий день, 5 октября, в 2
часа дня с тяжелыми котомками мы выступили в дорогу.
Часов в 8 вечера
на западе начала сверкать молния, и послышался отдаленный гром. Небо при этом освещении казалось иллюминованным. Ясно и отчетливо было видно каждое отдельное облачко. Иногда молнии вспыхивали в одном месте, и мгновенно получались электрические разряды где-нибудь в другой стороне. Потом все опять погружалось в глубокий мрак.
Стрелки начали было ставить палатки и прикрывать брезентами седла, но тревога оказалась напрасной. Гроза прошла стороной. Вечером зарницы долго еще играли
на горизонте.
Снимание шкуры с убитого животного отняло у нас более
часа. Когда мы тронулись в обратный путь, были уже глубокие сумерки. Мы шли долго и наконец увидели огни бивака. Скоро между деревьями можно было различить силуэты людей. Они двигались и часто заслоняли собой огонь.
На биваке собаки встретили нас дружным лаем.
Стрелки окружили пантеру, рассматривали ее и вслух высказывали свои суждения. Разговоры затянулись до самой ночи.
Через 1,5
часа я вернулся и стал будить своих спутников.
Стрелки и казаки проснулись усталые; сон их не подкрепил. Они обулись и пошли за конями. Лошади не убегали от людей, послушно позволили надеть
на себя недоуздки и с равнодушным видом пошли за казаками.
В полдень я подал знак к остановке. Хотелось пить, но нигде не было воды. Спускаться в долину было далеко. Поэтому мы решили перетерпеть жажду, отдохнуть немного и идти дальше.
Стрелки растянулись в тени скал и скоро уснули. Вероятно, мы проспали довольно долго, потому что солнце переместилось
на небе и заглянуло за камни. Я проснулся и посмотрел
на часы. Было 3
часа пополудни, следовало торопиться. Все знали, что до воды мы дойдем только к сумеркам. Делать нечего, оставалось запастись терпением.
Вечером
стрелки и казаки сидели у костра и пели песни. Откуда-то взялась у них гармоника. Глядя
на их беззаботные лица, никто бы не поверил, что только 2
часа тому назад они бились в болоте, измученные и усталые. Видно было, что они совершенно не думали о завтрашнем дне и жили только настоящим. А в стороне, у другого костра, другая группа людей рассматривала карты и обсуждала дальнейшие маршруты.
Дерсу советовал крепче ставить палатки и, главное, приготовить как можно больше дров не только
на ночь, но и
на весь завтрашний день. Я не стал с ним больше спорить и пошел в лес за дровами. Через 2
часа начало смеркаться.
Стрелки натаскали много дров, казалось, больше чем нужно, но гольд не унимался, и я слышал, как он говорил китайцам...
В 5
часов мы подошли к зверовой фанзе. Около нее я увидел своих людей. Лошади уже были расседланы и пущены
на волю. В фанзе, кроме
стрелков, находился еще какой-то китаец. Узнав, что мы с Дерсу еще не проходили, они решили, что мы остались позади, и остановились, чтобы обождать. У китайцев было много кабарожьего мяса и рыбы, пойманной заездками.
Через
час восток начал алеть. Я посмотрел
на часы, было 6
часов утра. Пора было будить очередного артельщика. Я стал трясти его за плечо.
Стрелок сел и начал потягиваться. Яркий свет костра резал ему глаза — он морщился. Затем, увидев Дерсу, проговорил, усмехнувшись...
На другой день чуть свет мы все были уже
на ногах. Ночью наши лошади, не найдя корма
на корейских пашнях, ушли к горам
на отаву. Пока их разыскивали, артельщик приготовил чай и сварил кашу. Когда
стрелки вернулись с конями, я успел закончить свои работы. В 8
часов утра мы выступили в путь.
Струнников начинает расхаживать взад и вперед по анфиладе комнат. Он заложил руки назад; халат распахнулся и раскрыл нижнее белье. Ходит он и ни о чем не думает. Пропоет «Спаси, Господи, люди Твоя», потом «Слава Отцу», потом вспомнит, как протодьякон в Успенском соборе, в Москве, многолетие возглашает, оттопырит губы и старается подражать. По временам заглянет в зеркало, увидит: вылитый мопс! Проходя по зале, посмотрит
на часы и обругает
стрелку.
— Эге! — вскрикнул Ипполит, быстро оборотясь к Евгению Павловичу и с диким любопытством оглядывая его; но увидев, что он смеется, засмеялся и сам, толкнул рядом стоящего Колю и опять спросил его, который
час, даже сам притянул к себе серебряные
часы Коли и жадно посмотрел
на стрелку.
В восьмом
часу утра они явились вместе. Лобачевский внимательно осмотрел больную, выслушал ее грудь, взял опять Лизу за пульс и, смотря
на секундную
стрелку своих
часов, произнес...
Я — снова в командной рубке. Снова — бредовая, с черным звездным небом и ослепительным солнцем, ночь; медленно с одной минуты
на другую перехрамывающая
стрелка часов на стене; и все, как в тумане, одето тончайшей, чуть заметной (одному мне) дрожью.
Ветер свистит, весь воздух туго набит чем-то невидимым до самого верху. Мне трудно дышать, трудно идти — и трудно, медленно, не останавливаясь ни
на секунду, — ползет
стрелка на часах аккумуляторной башни там, в конце проспекта. Башенный шпиц — в тучах — тусклый, синий и глухо воет: сосет электричество. Воют трубы Музыкального Завода.
Я знаю, что эта маленькая черная
стрелка на часах сползет вот сюда, вниз, к полночи, снова медленно подымется наверх, перешагнет какую-то последнюю черту — и настанет невероятное завтра.
Вспоминались ему какие-то несвязные вещи, ни к чему не подходящие: то он думал, например, о старых стенных
часах, которые были у него лет пятнадцать назад в Петербурге и от которых отвалилась минутная
стрелка; то о развеселом чиновнике Мильбуа и как они с ним в Александровском парке поймали раз воробья, а поймав, вспомнили, смеясь
на весь парк, что один из них уже коллежский асессор.
Представьте вы себе, что дикари смотрят
на часы; они видят, что
стрелки движутся, но что их движет — им непонятно.
Влекомые чувством любознательности, они разломали
часы, чтобы посмотреть, что внутри их заключается, и видят там колеса, маятник и пружину, и вдруг кому-либо из них пришла
на ум догадка, что
стрелки двигает пружина, значит, в его уме явилась идея часового устройства…
И вот он снова читает целыми днями, до боли в глазах, ревниво оберегая себя от всяких помех, никуда не выходя, ничем не интересуясь и лишь изредка поглядывая
на чёрные
стрелки часов, отмечавших таяние времени по жёлтому, засиженному мухами циферблату.
Уже более пяти
часов продолжалось сражение; несколько раз
стрелки наши то сбивали неприятельскую цепь и дрались
на противуположном берегу речки; то, прогоняемые
на нашу сторону, продолжали перестрелку в нескольких шагах от колонн своих.
Зажав в кулак золотые
часы, наследство от отца-генерала, Погодин под фонарем разглядывает
стрелки: всего только семь
часов, и
стрелки неподвижны, даже маленькая секундная словно стоит
на месте — заведены ли?
Мы оба уставились
на часы — и задумались. Украшенные голубым бисерным шнурком (злополучный Василий впопыхах не успел снять шнурок этот, который ему принадлежал) — они преспокойно делали свое дело: чикали — правда, несколько вперебивку — и медленно передвигали свою медную минутную
стрелку.
И этот «завтрашний
час дня», который еще так недавно ничем не отличался от других, был только спокойным движением
стрелки по циферблату золотых
часов, вдруг приобрел зловещую убедительность, выскочил из циферблата, стал жить отдельно, вытянулся, как огромный черный столб, всю жизнь разрезающий надвое. Как будто ни до него, ни после него не существовало никаких других
часов, а он только один, наглый и самомнительный, имел право
на какое-то особенное существование.
Когда мы подоспели, Венцель в пятый раз вел остаток своей роты
на турок, засыпавших его свинцом.
На этот раз
стрелки ворвались в деревню. Немногие из защищавших ее в этом месте турок успели убежать. Вторая стрелковая рота потеряла в два
часа боя пятьдесят два человека из ста с небольшим. Наша рота, мало принимавшая участия в деле, — несколько человек.
— Как чинить понадобится, тогда часовщик сейчас магнитную
стрелку на камень в середине переменит, и
часы пропали. Лучше поди скорее повесь.
На стене, против меня, висели стенные
часы, устало опустив неподвижный маятник, их темный циферблат — без
стрелок — был похож
на широкое лицо Шатунова, сегодня — напряженное более, чем всегда.
Проходя мимо
часов, Меркулов смотрит
на циферблат. Большая
стрелка уперлась прямо вверх, а маленькая отошла от нее чуть-чуть вправо. «После полуночи», — соображает Меркулов. Он сильно зевает, быстрым движением несколько раз кряду крестит рот и бормочет что-то вроде молитвы: «Господи… царица небесная… еще небось
часа два с половиной осталось… Святые угодники… Петра, Алексея, Ионы, Филиппа… добропоживших отцов и братии наших…»
(В гостиную справа входит Пётр, садится в кресло, закрыв глаза и закинув голову. Иван смотрит
на часы, открывает дверцу, переводит
стрелку.
Часы бьют восемь. Пётр открывает глаза, оглядывается. Иван, насвистывая «Боже царя храни», стоит посреди столовой, хмурый и озабоченный. Пётр решительно идёт к отцу.)
Я говорил ясно, точно, отделывая фразы; я смотрел в то же время
на стрелку часов и думал, что, когда она будет
на шести, я стану убийцей. И я говорил что-то смешное, и они смеялись, а я старался запомнить ощущение человека, который еще не убийца, но скоро станет убийцей. Уже не в отвлеченном представлении, а совсем просто понимал я процесс жизни в Алексее, биение его сердца, переливание в висках крови, бесшумную вибрацию мозга и то — как процесс этот прервется, сердце перестанет гнать кровь и замрет мозг.
И я тоже улыбнулся, и если бы я мог простить ей ее смех, то никогда не прощу этой своей улыбки. Это было пятого сентября, в шесть
часов вечера, по петербургскому времени. По петербургскому, добавляю я, потому, что мы находились тогда
на вокзальной платформе, и я сейчас ясно вижу большой белый циферблат и такое положение черных
стрелок: вверх и вниз. Алексей Константинович был убит также ровно в шесть
часов. Совпадение странное, но могущее открыть многое догадливому человеку.
На освещенном циферблате
часов, поставленных в одном из окон огромного здания,
стрелки показывали половину восьмого.
Так,
на часах было и под
часами, и
на часы и в конце концов немножко и в
часах, и все эти
часы еще подтверждались последующей строкою, а именно — спицами, этими стальными близнецами
стрелок. Этими спицами в наморщенных руках няни и кончалось мое хрестоматическое «К няне».
— Да вон у товарища моего матка какая-то есть… Шут ее знает!.. — досадливо отозвался Патап Максимыч, указывая
на Стуколова. — Всякие дороги, слышь, знает. Коробочка, а в ней, как в
часах,
стрелка ходит, — пояснил он дяде Онуфрию… — Так, пустое дело одно.
Володя то и дело подходил к фонарю, висевшему около кадки с водой, впереди фок-мачты, взглядывал
на часы.
Стрелка, показалось ему, почти не двигалась.
Луна немного переместилась. Длинные черные тени деревьев, словно гигантские
стрелки, показывали, что месяц передвинулся по небу к той точке, в которой ему надлежит быть в девять
часов вечера. Кругом все спало. Сквозь ветви деревьев
на тропу ложились кружевные тени листвы, я ступал
на них, и они тотчас взбирались ко мне
на обувь и
на одежду.
На этой чашке портрет отца нынешних владельцев дома, Платона Висленева, а часовая
стрелка стоит
на моменте его смерти. С тех пор
часы эти не идут в течение целых восемнадцати лет.
Чтобы покончить описание кабинета отсутствующего хозяина, должно еще упомянуть о двух вещах, помещающихся в белой кафельной нише,
на камине: здесь стоит высокая чайная чашка, с массивною позолотою и с портретом гвардейского полковника, в мундире тридцатых годов, и почерневшие бронзовые
часы со
стрелкою, остановившеюся
на пятидесяти шести минутах двенадцатого
часа.
Она вынула из-за корсажа
часы, поднесла их к самым глазам и, отличив черную
стрелку на белом циферблате, нетерпеливо молвила про себя...
Михаил Андреевич взглянул
на висевшие
на стене
часы:
стрелка как раз стояла
на роковом месте: было шесть
часов и несколько минут.